Хорошо знакомый воронежскому зрителю режиссёр из Санкт-Петербурга Руслан Кудашов из всего многообразия чеховских историй выбрал именно «Даму с собачкой». Вероятно, в ней он увидел логическое завершение трилогии своих спектаклей «Мандельштам. Воронежские тетради» и «Похороните меня за плинтусом», где так или иначе исследует темы принятия, сопереживания, свободы.
Рассказ «Дама с собачкой» написан поздним Чеховым, уже уставшим, больным, но влюбленным в капризную актрису МХТ Ольгу Книппер. Он вроде бы лирический, вдохновенный, но при этом в нём есть обыденность, прозаичность, даже бытовизм. Собственно, всё как любит доктор Чехов: погружая в банальную историю курортного романа героев – чиновника Дмитрия Дмитриевича Гурова и Анну Сергеевну фон Дидериц, он разворачивает их в сторону большой любви и наблюдает, как она меняет всех участников этой драмы.
Вообще, «Дама с собачкой» в театре кукол – уникальная постановка. Может и есть другие примеры, но мы не нашли. Вместе с художницей Мариной Завьяловой режиссер Руслан Кудашов подхватывает чеховские метафоры и через образ птиц-рассказчиков (Надежда Семёнова и Григорий Вахрушев) создают мир несвободных людей, попавших в клетки-тюрьмы своих жизней. Клетки здесь буквальны, в темной, почти готической игре света (художник по свету Лариса Новикова) они развешаны по сцене; есть в элементах костюмов птиц. В них и попадают кукольные, марионеточные фигурки Гурова (Михаил Каданин) и Анны Сергеевны (Елена Симанович). С ними уже невольно не расстаются Птицеловы (Софья Иголкина и Эдуард Кокорев). Птицеловы – олицетворение жены Гурова и мужа Анны Семеновны. Они ходят с большими сачками в чёрных дождевиках, вряд ли эти Дидели веселы и легки, да и в котомках у них не берёзовый манок, как в известном стихотворении, а сплошное страдание. Получается, для одних клетка – вынужденное заточение или обязательства, для других – осознанный выбор. Но мучительно жалко всех. Дух захватывает, когда Птицелов Эдуарда Кокорева еле волочит за собой пустой стул, на котором только что сидела его жена. Чик. Птичка упорхнула. Чирик.
Сама сценическая природа этого театра, где грань в отношениях между куклой и человеком почти невидима, где игрушечная собачка – условность, но непонятно кто кого ведет, где сухая голая ветка дерева – образ, но и удобная форма, на нее нанизывают арбуз, серый забор, театральное кресло, стулья с марионетками героев, да там и забывают. А ты сидишь, рассматриваешь детали, и они без твоего ведома поднимают столько глубинных пластов, вызывают массу ассоциаций, что иного высказывания, которое предложил нам режиссёр вместе с артистами, уже сложно вообразить.
У Кудашова всегда складывается равноправный дуэт куклы-человека, именно эта форма отношений выводит метафору (порой прямолинейную) из буквального реализма на другой, метафизический уровень. Который загоняет тебя в глубины подсознания, где срабатывают такие тонкие душевные механизмы, про которые не хотелось вспоминать, но пришлось.
Куклы здесь маленькие, почти безликие, порой нарочито игрушечными голосами они чирикают свои фразы, из которых формально складывается действие, так логично переходящее в живой план в важных, кульминационных моментах. Изящно придуманная, тонко исполненная Михаилом Каданиным и Еленой Симанович, сцена любви, на кончиках танцующих пальцев под Моцарта уносит нас вслед за влюбленными, словно сошедшими с картины Шагала. И вернуться в клетку после ТАКОГО невероятно тяжело. Да, пожалуй, что и невозможно. Вот про это невозможно мы и смотрим спектакль. Но если Чехов оставляет своих героев в точке невозврата. Режиссер более милосерден. Сухая, темная ветка дерева, на которую весь спектакль что-то навешивали, сажали птиц, кидали кости собаке, устраивали свои дела кукольные герои-персонажи, сыпался пластиковый снег, в самом финале выбрасывает белые цветы. Чудо произошло.
Это ли не вера в человека?
