Режиссер из Санкт-Петербурга Людмила Федорова выстроила пьесы в порядке, который можно объяснить хронологией: в «Скупом рыцаре» изображено Средневековье, в «Каменном госте» — Возрождение, в «Моцарте и Сальери» - эпоха Просвещения. Но как человек во все века один и тот же, так и в спектакле ход исторического времени — скорее условность, необходимая для движения действия.
Каждая новелла развивает мысль о гибельности пороков, но герои — воплощенные одновременно актерами и куклами — предстают отнюдь не плоскими выразителями идей. Так, Дон Гуан (Михаил Каданин) при всей своей развязности смотрится добродушным повесой, и зритель вполне готов сочувствовать его любви к донне Анне: может, к развратнику в кои-то веки пришло настоящее чувство? А Моцарт (Григорий Вахрушев) с его звонким детским голоском, с беспечностью в обращении со всем и всеми — на фоне трудяги Сальери (Эдуард Кокарев), ищущего алгебру в гармонии, выглядит едва ли не глупым баловнем судьбы. Ну как тут не позавидовать?..
В спектакле возможности воронежских артистов использованы на полную катушку: много «живого плана» плюс целый отряд кукол, сделанных с большим вниманием к символическим деталям (художник — Елена Белых). У Скупого рыцаря блестят глаза-монеты, его полунищий сын Альбер состоит из веревочек-жил. Игрушечный Сальери в отличие от своего гениального визави почти не двигается... Умирая, оба Моцарта - актер и его маленькая марионетка, послушная не страсти, а божественному дару, — шагают по лестнице в небо легко, почти вприпрыжку, как бы пробегая пальцами по клавишам фортепиано. Поверх бессмертной «Лакримозы» звучит заливистый смех.
У Пушкина финалом цикла служит «Пир во время чумы» — где масштаб трагедии, вызванной человеческими немощами, переходит от личного ко всеобщему. Для кукольной постановки в Воронеже сочинили поучительный и светлый финал с песней на слова из «Заповеди» Киплинга: «Умей принудить сердце, нервы, тело тебе служить, когда в твоей груди уже давно все пусто, все сгорело и только Воля говорит: «Иди!». Прием, возможно, покажется лобовым. Особенно на контрасте с моцартовским «Реквиемом», где света тоже достаточно, но речь идет уже отнюдь не о земном. Впрочем, желание хотя бы в пределах сцены ввести антидот от страстей, губящих человека из века в век, тоже понятно.
